Нина Алексеевна Шалимова – историк театра, театральный критик, доктор искусствоведения, профессор. Выпускница ГИТИС имени А.В.Луначарского, курс Павла Александровича Маркова.
По окончании обучения в очной аспирантуре преподавала историю русского театра и литературы в Ярославском государственном театральном институте. Защитила кандидатскую диссертацию по теме: «Метафора в драматическом театре: проблемы поэтики» (1990) и докторскую – по теме: «Антропологические проблемы театра А.Н. Островского» (2000).
В настоящее время преподает историю русского театра в ГИТИСе, работает над книгой «А.Н. Островский и русский театр XX столетия».
Автор 3 монографий, более 80 статей и учебно-методических разработок.
Член диссертационных советов в ГИТИСе и СПбГАТИ, Комиссии по театральной критике СТД РФ.
По окончании обучения в очной аспирантуре преподавала историю русского театра и литературы в Ярославском государственном театральном институте. Защитила кандидатскую диссертацию по теме: «Метафора в драматическом театре: проблемы поэтики» (1990) и докторскую – по теме: «Антропологические проблемы театра А.Н. Островского» (2000).
В настоящее время преподает историю русского театра в ГИТИСе, работает над книгой «А.Н. Островский и русский театр XX столетия».
Автор 3 монографий, более 80 статей и учебно-методических разработок.
Член диссертационных советов в ГИТИСе и СПбГАТИ, Комиссии по театральной критике СТД РФ.
Владимир Петров, художественный руководитель Воронежского академического театра драмы им. А. Кольцова, известен театральной России. За плечами у него – ряд серьезных актерских работ, интересные постановки в разных театрах, богатая театральная география от Киева до Омска, от Риги до Перми. Кроме того, он лауреат престижной «Золотой маски», за свою жизнь в искусстве получивший немало призов и наград. Ему есть чем гордиться (к примеру, стильной реконструкцией старинного здания театра в центре Воронежа). Нынешний сезон для него – юбилейный.
Для всякого хорошего артиста 75 лет – не старость, а время исполнения бенефисных ролей. Например, профессора Маттиаса Клаузена из немецкой драмы «Перед заходом солнца», фермера Эфраима Кэбота из американской драмы «Любовь под вязами», одесского биндюжника Менделя Крика из «Заката», чеховского Фирса из «Вишневого сада» или горьковского Егора Булычова из одноименной пьесы. Среди множества репертуарных вариантов Владимир Петров выбрал шекспировского Лира. В его творческой биографии это первая встреча с Шекспиром, если не считать оперной постановки «Отелло» (впрочем, это скорее итальянский композитор, чем английский бард).
Юбилей – достаточный повод для постановки «Короля Лира», но беда, если им все и ограничится. На радость воронежским театралам, спектакль не превратился в гастроль юбиляра. Для него была собрана хорошая компания профессионалов. Оформил его сценограф Алексей Мочалов, осветил художник по свету Роман Афанасьев, музыкально оснастила композитор Юлия Пономаренко, украсил эффектным сценическим боем Андрей Меркулов, а в качестве режиссера выступил темпераментный, яркий Зураб Нанобашвили.
Шекспира он ставил не единожды и всякий раз предлагал неординарное, глубоко личное решение шекспировских коллизий. Театралы помнят его сумрачного, сурового «Макбета», строгого и печального «Гамлета», насыщенного острой религиозной рефлексией «Ричарда II». Новое обращение к любимому автору обещало многое и ожидалось с нетерпением. Незнакомая труппа, неизвестная постановочная команда. Здесь могли быть всякие неожиданности.
Скажем сразу: спектакль получился. Не все в нем удалось в равной мере. На премьере временами хотелось «притормозить» актеров, чтобы не гнали текст, не сминали шекспировского слова лихорадкой перемещений и избыточной нервностью переживаний. А иногда, напротив, возникало желание подстегнуть зависающее действие, чтобы не спадало драматическое напряжение. Однако все огрехи и частности не отменяют главного: шекспиризма спектакля.
По мысли режиссера, трагедия Лира разыгралась давным-давно в каком-то далеком студеном краю, повторялась снова и снова, переходила из столетия в столетие, и ныне продолжает волновать сердца своей неизбывностью. Обрушение мира, в котором жизненный крах стариков корреспондирует с личностным поражением молодых, произошло; остальное – молчание. Об этом поставлен спектакль и этот скорбный посыл несут в зрительный зал его участники.
Постановочные акценты категоричны. Ударные цветовые пятна костюмов. Впечатляющая маска на лице изверга-бастарда. Карта королевства Лира, раздираемая на части во время дележа земель. Ее разорванные обрывки в руках дочерей. Королевский трон, решительно разделенный пополам. Серебристые мечи на черном занавесе, отделяющем просцениум от основной сцены. Стертые монохромные изображения всадников на декорационном фоне.
Округлые стены Колизея то раздвигаются, то поднимаются ввысь и превращаются в гигантскую корону, тревожно нависающую над головами. Локальное яркое освещение первого акта сменяется бликующей светотенью второго акта. Действие сопровождается печальным и одиноким звучанием дудочки, возвышенным женским вокализом, хоральным песнопением.
В спектакле нет громоподобных раскатов. Даже сцена бури решена негромко, можно сказать, неброско. Это не картина страдания – это ночь прозрения. И для Лира, на голову которого водружен цветочный венок вместо королевского венца. И для сопровождающего его верного графа Глостера. И для рыцарски преданного ему графа Кента. И для Эдгара, сменившего амплуа беспечного графского сына на роль безумного Тома из Бедлама. Только язвительный Шут давно прозрел, потому и выбрал стезю едкого шутовства.
Тему бесстыдного предательства, низменного интриганства несет группа персонажей, сосредоточенных вокруг злых дочерей короля-отца (Светлана Поваляева и Магдалена Магдалинина исполняют роли Гонерильи и Реганы с большой точностью и верностью замыслу). Прочная сплотка объединяет безымянных придворных, солдатскую чернь и грубое офицерство. Все они молодецки здоровы, энергичны и напрочь лишены какой-либо рефлексии по поводу различения добра и зла. Герцог Корнуэл (в исполнении Романа Слатвинского этот герцог – прирожденный убийца и садист), дворецкий Освальд (Егор Козаченко подает его как типичного лощеного функционера), побочный сын графа Глостера Эдмонд (Дамир Миркамилов темпераментно и смело играет его как будущего Ричарда III) – из тех злодеев, которые «злодействуют злодейски».
На другом полюсе спектакля – герои, исповедующие идеалы человечности, дружества, верности, служения добру и, что самое важное, любви. Трогательная в своем упрямстве Корделия (Анастасия Климушкина выделяет в образе чистоту и ясность натуры), безоглядно отважный граф Кент (убедительная и честная актерская работа Дмитрия Гусева), беспощадный в своей откровенности Шут (Вячеслав Гардер в этой роли работает остро, рискованно, но перебора избегает), опытный царедворец граф Глостер (Сергей Карпов играет его просто и мудро), добрый до мягкотелости герцог Олбани (Денис Кулиничев), молодой и пылкий король Французский (Давид Доваджян). Если бы не они, торжествующее злодейство одержало полную победу по всей земле.
Сценическую композицию центрует, как и положено, фигура заглавного героя. На нем сосредоточиваются все силовые линии действия. На него, так или иначе, ориентированы все остальные герои. В тайниках его мысли, чувства, сердца, души – истоки трагедии. В роли Лира – Владимир Петров. Опытный, техничный артист, он исполняет роль взвешенно, умно, патетики избегает, в сильных местах страсти в клочья не рвет и понапрасну не «королевствует». Его герой по-мужски статен, еще силен и уверен в себе, стариковских черт в нем не заметно.
Кажется, Лир, каким его подает со сцены Владимир Петров, в любой момент может всю эту историю с отдачей королевства в руки дочерей «отмотать» назад – сил хватит. Для решительных действий ему не занимать ни воли, ни рассудка. Но он этого не делает. Почему? Растерялся напрочь, изнемог от горестей, устал от жизни и жаждет лишь заката?
Ответ – в сцене встречи Лира с Корделией, совсем недавно, в начале цепи бедствий, гневно проклятой отцом и изгнанной прочь с родительских глаз. Лир, уже не верящий ни в кого и ни во что, никому и ничему, не разглядывает ее (глаза ему солгали), не вслушивается в ее слова (слова забили ему уши), а изучает ее лицо нервными окончаниями пальцев (осязание – единственное, что не может обмануть). Словно слепец, он ощупывает лицевые впадины, скулы, губы, глаза, снимает со щеки и пробует на вкус дочернюю слезу. В этот момент он начинает понимать что-то самое важное про жизнь. Правда жизни – не в гневе, но в прощении; не в силе власти, но в слабости любви. Во взаимном прощении короля и его верноподданной, во всепрощающей любви отца и его дочери – подлинное значение всех свершившихся событий.
Финальная шекспировская ремарка: «Входит Лир с мертвой Корделией на руках», – исполняется буквально. Отец почти торжественно несет свою дочь, бережно опускает наземь безжизненное тело, поправляет сбившееся белое платье, обнимает ладонями озябшие ступни ног, согревает своим дыханием и затихает рядом с нею навсегда. У редкого зрителя в этот момент не дрогнула сердечная мышца. В мгновенной, спонтанной и глубоко человечной ответной реакции зрительного зала – этическое оправдание спектакля и его героя.
Для всякого хорошего артиста 75 лет – не старость, а время исполнения бенефисных ролей. Например, профессора Маттиаса Клаузена из немецкой драмы «Перед заходом солнца», фермера Эфраима Кэбота из американской драмы «Любовь под вязами», одесского биндюжника Менделя Крика из «Заката», чеховского Фирса из «Вишневого сада» или горьковского Егора Булычова из одноименной пьесы. Среди множества репертуарных вариантов Владимир Петров выбрал шекспировского Лира. В его творческой биографии это первая встреча с Шекспиром, если не считать оперной постановки «Отелло» (впрочем, это скорее итальянский композитор, чем английский бард).
Юбилей – достаточный повод для постановки «Короля Лира», но беда, если им все и ограничится. На радость воронежским театралам, спектакль не превратился в гастроль юбиляра. Для него была собрана хорошая компания профессионалов. Оформил его сценограф Алексей Мочалов, осветил художник по свету Роман Афанасьев, музыкально оснастила композитор Юлия Пономаренко, украсил эффектным сценическим боем Андрей Меркулов, а в качестве режиссера выступил темпераментный, яркий Зураб Нанобашвили.
Шекспира он ставил не единожды и всякий раз предлагал неординарное, глубоко личное решение шекспировских коллизий. Театралы помнят его сумрачного, сурового «Макбета», строгого и печального «Гамлета», насыщенного острой религиозной рефлексией «Ричарда II». Новое обращение к любимому автору обещало многое и ожидалось с нетерпением. Незнакомая труппа, неизвестная постановочная команда. Здесь могли быть всякие неожиданности.
Скажем сразу: спектакль получился. Не все в нем удалось в равной мере. На премьере временами хотелось «притормозить» актеров, чтобы не гнали текст, не сминали шекспировского слова лихорадкой перемещений и избыточной нервностью переживаний. А иногда, напротив, возникало желание подстегнуть зависающее действие, чтобы не спадало драматическое напряжение. Однако все огрехи и частности не отменяют главного: шекспиризма спектакля.
По мысли режиссера, трагедия Лира разыгралась давным-давно в каком-то далеком студеном краю, повторялась снова и снова, переходила из столетия в столетие, и ныне продолжает волновать сердца своей неизбывностью. Обрушение мира, в котором жизненный крах стариков корреспондирует с личностным поражением молодых, произошло; остальное – молчание. Об этом поставлен спектакль и этот скорбный посыл несут в зрительный зал его участники.
Постановочные акценты категоричны. Ударные цветовые пятна костюмов. Впечатляющая маска на лице изверга-бастарда. Карта королевства Лира, раздираемая на части во время дележа земель. Ее разорванные обрывки в руках дочерей. Королевский трон, решительно разделенный пополам. Серебристые мечи на черном занавесе, отделяющем просцениум от основной сцены. Стертые монохромные изображения всадников на декорационном фоне.
Округлые стены Колизея то раздвигаются, то поднимаются ввысь и превращаются в гигантскую корону, тревожно нависающую над головами. Локальное яркое освещение первого акта сменяется бликующей светотенью второго акта. Действие сопровождается печальным и одиноким звучанием дудочки, возвышенным женским вокализом, хоральным песнопением.
В спектакле нет громоподобных раскатов. Даже сцена бури решена негромко, можно сказать, неброско. Это не картина страдания – это ночь прозрения. И для Лира, на голову которого водружен цветочный венок вместо королевского венца. И для сопровождающего его верного графа Глостера. И для рыцарски преданного ему графа Кента. И для Эдгара, сменившего амплуа беспечного графского сына на роль безумного Тома из Бедлама. Только язвительный Шут давно прозрел, потому и выбрал стезю едкого шутовства.
Тему бесстыдного предательства, низменного интриганства несет группа персонажей, сосредоточенных вокруг злых дочерей короля-отца (Светлана Поваляева и Магдалена Магдалинина исполняют роли Гонерильи и Реганы с большой точностью и верностью замыслу). Прочная сплотка объединяет безымянных придворных, солдатскую чернь и грубое офицерство. Все они молодецки здоровы, энергичны и напрочь лишены какой-либо рефлексии по поводу различения добра и зла. Герцог Корнуэл (в исполнении Романа Слатвинского этот герцог – прирожденный убийца и садист), дворецкий Освальд (Егор Козаченко подает его как типичного лощеного функционера), побочный сын графа Глостера Эдмонд (Дамир Миркамилов темпераментно и смело играет его как будущего Ричарда III) – из тех злодеев, которые «злодействуют злодейски».
На другом полюсе спектакля – герои, исповедующие идеалы человечности, дружества, верности, служения добру и, что самое важное, любви. Трогательная в своем упрямстве Корделия (Анастасия Климушкина выделяет в образе чистоту и ясность натуры), безоглядно отважный граф Кент (убедительная и честная актерская работа Дмитрия Гусева), беспощадный в своей откровенности Шут (Вячеслав Гардер в этой роли работает остро, рискованно, но перебора избегает), опытный царедворец граф Глостер (Сергей Карпов играет его просто и мудро), добрый до мягкотелости герцог Олбани (Денис Кулиничев), молодой и пылкий король Французский (Давид Доваджян). Если бы не они, торжествующее злодейство одержало полную победу по всей земле.
Сценическую композицию центрует, как и положено, фигура заглавного героя. На нем сосредоточиваются все силовые линии действия. На него, так или иначе, ориентированы все остальные герои. В тайниках его мысли, чувства, сердца, души – истоки трагедии. В роли Лира – Владимир Петров. Опытный, техничный артист, он исполняет роль взвешенно, умно, патетики избегает, в сильных местах страсти в клочья не рвет и понапрасну не «королевствует». Его герой по-мужски статен, еще силен и уверен в себе, стариковских черт в нем не заметно.
Кажется, Лир, каким его подает со сцены Владимир Петров, в любой момент может всю эту историю с отдачей королевства в руки дочерей «отмотать» назад – сил хватит. Для решительных действий ему не занимать ни воли, ни рассудка. Но он этого не делает. Почему? Растерялся напрочь, изнемог от горестей, устал от жизни и жаждет лишь заката?
Ответ – в сцене встречи Лира с Корделией, совсем недавно, в начале цепи бедствий, гневно проклятой отцом и изгнанной прочь с родительских глаз. Лир, уже не верящий ни в кого и ни во что, никому и ничему, не разглядывает ее (глаза ему солгали), не вслушивается в ее слова (слова забили ему уши), а изучает ее лицо нервными окончаниями пальцев (осязание – единственное, что не может обмануть). Словно слепец, он ощупывает лицевые впадины, скулы, губы, глаза, снимает со щеки и пробует на вкус дочернюю слезу. В этот момент он начинает понимать что-то самое важное про жизнь. Правда жизни – не в гневе, но в прощении; не в силе власти, но в слабости любви. Во взаимном прощении короля и его верноподданной, во всепрощающей любви отца и его дочери – подлинное значение всех свершившихся событий.
Финальная шекспировская ремарка: «Входит Лир с мертвой Корделией на руках», – исполняется буквально. Отец почти торжественно несет свою дочь, бережно опускает наземь безжизненное тело, поправляет сбившееся белое платье, обнимает ладонями озябшие ступни ног, согревает своим дыханием и затихает рядом с нею навсегда. У редкого зрителя в этот момент не дрогнула сердечная мышца. В мгновенной, спонтанной и глубоко человечной ответной реакции зрительного зала – этическое оправдание спектакля и его героя.