Интервью с Игорем Шайтановым

Предисловие

«В целях реализации абзаца четвертого подпункта «а» пункта 1Указа Президента Российской Федерации … Минобрнауки России провело комплекс мероприятий по мониторингу деятельности федеральных государственных образовательных учреждений высшего профессионального образования и филиалов».

Такой замысловатой канцелярской фразой, в лучших чиновничьих традициях, начинается приговор 136 российским ВУЗам, отнесенным «к группе неэффективных». В «неэффективные» попали и два старейших вологодских высших учебных заведения – педагогический университет и молочнохозяйственная академия имени Н.В. Верещагина. Перспективы рисуются туманные: реструктуризация, реорганизация, присоединение «к более сильным»; кто-то, возможно, получит дополнительные средства для развития, а кого-то просто закроют. Впрочем, список московских и питерских «аутсайдеров» демонстрирует определённую тенденцию: Российский государственный гуманитарный университет, Московский педагогический государственный университет, Государственный музыкально-педагогический институт имени М.М. Ипполитова-Иванова, Государственный специализированный институт искусств, Литературный институт им. А.М.Горького, Санкт-Петербургская государственная академия театрального искусства, Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств… Основа списка – гуманитарные, педагогические вузы, институты искусств, которые вряд ли выпускают тех, «кто в будущем будет развивать модернизацию нашей экономики» и «по настоящему интересен рынку и востребован работодателем».

______________________________
Любопытная вещь: в некоторых западных странах, в частности, в США, в кризисные моменты истории в вузах старались не закрывать, а, напротив, открывать дополнительные гуманитарные специальности, понимая, что преодоление социальных трудностей немыслимо одними технократическими методами; потому что в недрах гуманитарного направления и рождается живительная струя, способная перемолоть ситуацию и изменить ее к лучшему, потому что гуманитарный склад ума (вопреки бородатой шутке о том, что «гуманитарным складом ума называют отсутствие математического») более гибкий, лабильный и способен переплавить свинец кризиса в бронзу новых идей. Но то – на Западе. Мы же идем своим путем, который нашим раскосым и жадным очам представляется наиболее успешным: сократить число «лириков» и сделать ставку на «физиков». Противостояние давнее, возникшее в «доинтернетные» времена.
______________________________

Наверное, результаты мониторинга деятельности вузов так и прошли бы мимо меня, если б вместе со всем Вологодским педагогическим университетом в «неэффективные» не попал мой филологический факультет – один из старейших в стране (открыт в 1912 году), на базе которого выросли исторический, музыкально-педагогический факультеты, много позже – отделение журналистики. Даже если не углубляться в историю, филфак всегда был визитной карточкой Вологды – во все времена здесь работали люди, составляющие интеллектуальный и культурный «золотой резерв» города. А главное – во все времена здесь умели воспитать тех, кто со временем может пополнить этот «золотой резерв». Обидно ли было оказаться выпускницей «неэффективного» вуза? Нет, не в этом дело. Обидно, что красно-зелёные столбики диаграммы из чиновничьего документа пытались превратить в «неэффективную» всю историю вологодского филфака. Мне ли, воспитанной на рассказах о легендарных литературоведах и лингвистах, преподававших в ВГПУ, - не возмутиться несправедливостью оценки? Мне ли не возмутиться, когда в недрах моего диктофона уже несколько дней хранится голос одного из тех легендарных?..



В один из первых дней ноября на Малой сцене драматического театра шёл «Гамлет». 39 зрителей (такова вместимость зала), сумевших достать «билет в Эльсинор», наверняка сильно бы удивились, узнав, что рядом с ними «Гамлета» смотрит (а вернее - слушает) Игорь Шайтанов. Впрочем, правильнее так – литературовед, критик, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой сравнительной истории литератур историко-филологического факультета РГГУ, член Союза писателей, главный редактор журнала «Вопросы литературы» и литературный секретарь премии «Русский Букер» Игорь Олегович Шайтанов. Частый гость в Вологде (где родился, вырос и в течение 7 лет преподавал на факультете иностранных языков пединститута), редкий – в вологодском театре (по собственному признанию, впервые за 10 лет), Игорь Олегович выкроил время для беседы после спектакля. И за полчаса мы успели потолковать о Шекспире, Робинзоне Крузо, современной литературе, театре… – в общем, «о башмаках, о кораблях, о сургучных печатях, о капусте и о королях».



- Поскольку повод к разговору – театральный, с чего для Вас начался театр? И когда он начался?

- То есть мы начнём ab ovo. Театр для меня начался с того здания, где теперь ТЮЗ. Видимо, меня водили на какие-то детские спектакли, во всяком случае, я очень хорошо помню тот театр и таких двух актёров как Щуко и Шубин. Я помню, что тогда было совсем другое ощущение «пойти в театр» – это было событие.

- Кажется, ни одно Ваше интервью не обходится без «шекспировского следа». Много лет он остаётся в зоне Вашего научного интереса. Да и сейчас мы встретились благодаря Гамлету. А как в Вашей жизни появился Шекспир?

- Очень просто. Ещё в школе (кстати, школе № 1 города Вологды – прим.ред.) я пытался заглядывать в восьмитомник Шекспира, стоявший в отцовской библиотеке (отец, Шайтанов Олег Владимирович (1914 — 2001), - профессор Вологодского пединститута, в течение более чем 30 лет был деканом филологического факультета – прим. ред.). Я имею в виду полное собрание сочинений Шекспира в восьми томах, которое вышло в 1957 - 1960 годах и по сей день остаётся лучшим русским изданием Шекспира. Помню, в 10 классе у нас шёл урок по «Гамлету», я плохо себя вёл – болтал с каким-то мальчишкой, - так что учительница очень строго на нас посмотрела. Я понял – дело будет плохо. Придя домой, взял том из этого восьмитомника, прочитал все комментарии, всё, что мог. Тогда меня даже не сам «Гамлет» потряс, скорее возможность вот так комментировать текст: сколько вариантов понимания, в голове не укладывается! Но я их как-то организовал для себя. На следующий день (мои ожидания подтвердились) учительница сразу вызвала этого мальчика, он тут же провалился, получив двойку. Она злорадно посмотрела на меня, сказала «Ну, давай». Я вышел и выдал всё, что прочитал и чего не могла прочитать она. Вместе с «пятёркой» от мудрого педагога я получил такое внушение: «Тем более тебе должно быть стыдно мешать слушать тому мальчику, который не мог самостоятельно всё это прочитать». Вот так начался мой путь к Шекспиру.

- В мировом рейтинге книгопродаж Шекспир занимает второе место после Библии. Какое место он занимает в Вашей жизни?

- Вот так мерить очень трудно. Есть два писателя, которыми я занимаюсь всю жизнь и о которых очень долго не решался по-настоящему писать, – Шекспир и Пушкин. О Пушкине я ещё очень мало написал, надеюсь, что мне удастся это сделать. Известный пушкинист Илья Львович Фейнберг однажды сказал на своем юбилее: «Я всю жизнь прожил с Пушкиным. То, что я в нём понял, – это прекрасно. То, что я в нём не понял, – это ещё более прекрасно». Действительно, очень верная фраза. Есть писатели, о которых сразу говорят - «элитарные»: к ним можно подойти только с определенным бэкграундом. К Пушкину и Шекспиру – приходите, кто хотите! Каждый возьмёт ровно столько, сколько он в состоянии унести. В этом смысле я всю свою жизнь не перестаю ходить к Пушкину и Шекспиру, но это не значит, что у меня нет других любимых писателей. Если меня спрашивают, какой лучший роман в мире – вот тут я точно знаю, «Робинзон Крузо». Причём это не парадокс. С «Робинзона» начинался европейский роман. В России же до сих пор его не знают: чаще всего читают в переложении Чуковского и переводе, многократно перелатанном редакторами. Вторую часть, где он попадает в Россию, читают совсем немногие. А третья часть переведена совсем недавно и будет, видимо, в ближайшие годы издана в серии «Литературные памятники».

- Если обозначить круг Ваших интересов внутри современной литературы?

- Отвечу о самых последних впечатлениях. Я дважды оторвался от дел в этот приезд в Вологду. Один раз я сходил на «Гамлета», а второй раз – посетил «Вечер прелестных поэтесс» в рамках фестиваля «Плюсовая поэзия». Некоторых из авторов я знал, некоторых услышал впервые. Я давно говорю о том, что мы находимся в состоянии некой литературной паузы. Вдруг что-то начинает прорастать. Я был поражён, например, как вологодская поэтесса Ната Сучкова за последние годы выросла в значительного поэта… Вообще, если говорить шире, авангард и традиция всё время меняются местами, на сегодня традиционность – это самый смелый авангард. Очень хорошо, что в литературе есть и люди старшего поколения: в прозе – Владимир Маканин, в поэзии – Олег Чухонцев (действительно замечательный поэт); есть и оживление среди молодой литературы, хотя довольно долгое время она была «ушиблена», назвав себя постмодерном.

- Есть ли какие-то имена, которые ознаменовали наступление нового времени, после «постмодерна»?

- Само слово «имя», когда оно употребляется в отношении искусства, литературы, значит несколько иное. Фамилии уже есть, имён ещё нет. Помните, как Тургенев не без иронии отреагировал на то, что Фет наконец получил имя своего отца-дворянина Шеншина: «Как Фет вы имели имя, как Шеншин вы имеете только фамилию». Так вот имён ещё нет, но узнаваемые лица начинают появляться и в поэзии и прозе.

- Надеюсь, в драматургии тоже. Или всё-таки новая драматургия – это скорее «проект»?

- Если говорить о «новой драме», о театре doc, то, мне кажется, они просто согласились быть проектом, приложением к театральной условности. Отказались от того, чтобы быть литературой. Я бы сказал, что последнее крупное имя в драматургии – Вампилов, а это уже всё-таки очень давно. В драматургии крупные литературные и одновременно театральные явления очень редки. Я вижу новых драматургов в Липках на ежегодном Форуме молодых писателей, но знаю их скорее лично.

- Видимо, наш театр тоже предпочитает современной «новой драме» другие театральные явления, например, шекспировскую драматургию. В одном из интервью Вы говорили о том, что «высоколобая, философская» трагедия «Гамлет» «отвлекала зрителей прошлого от петушиных боев и медвежьей травли, на нее шли подмастерья, она воспринималась как блокбастер». Какова функция Шекспира в театре сегодня – отвлекать, развлекать, привлекать?..

- Это зависит от понимания Шекспира теми, кто его подаёт современному зрителю, то есть от постановщиков. А для современных режиссёров – всё повод. Я всегда ссылаюсь на книгу, которая основана больше на литературных критических теориях, чем на театральных, но она многое объясняет, – книга классика английского шекспироведения Брайана Викерса «Appropriating Shakespeare» («Присваивая Шекспира»). Присвоение характерно для современной культуры в целом – она агрессивная, захватническая. Я думаю, что для культуры (не только для театра) важно не спешить с захватом и присвоением – важно услышать. Услышать на уровне фразы, слова. Как раз по поводу «Гамлета»: перед поездкой сюда я получил CD с «Гамлетом», фильм «Би-би-си» 2009 года. Не зная ни режиссёров, ни актёров, я просто хотел посмотреть, что там происходит. И не мог оторваться! Вдруг я увидел то, что говорил по поводу молодых поэтесс, – традиционность звучит авангардно, именно это хотелось бы слышать сейчас. Актёры начинают отыгрывать фразы, правильно интонируют, ищут отношение. В условиях современного театра мы привыкли к властному ритму, и, упаси Господь, если тебя заподозрят в том, что ты сейчас посадишь актёров «давить клопов» по системе Станиславского. Но я думаю, что Шекспир всегда на слуху, и он авторитетен для русского зрителя и читателя. Его можно заставить слушать, его всё-таки переводили очень хорошие переводчики. Всё зависит от того, как подать. Зрители пришли на блокбастер - значит, сделайте элемент блокбастера, но удивите вдруг прорезающимся словом.

- Но современный зритель чаще всего не готов к сложному высказыванию.

Я бы с большим доверием отнёсся и к зрителю и к той труппе, которую создал Зураб Нанобашвили. Мы знакомы 10 лет, но я впервые видел его спектакль. Первое и второе действия «Гамлета» совершенно разные по ритму. Я понимаю стремление режиссёра ритмом подчинить, захватить зал с самого начала, чтобы всё заиграло, закрутилось, машина пошла. Сразу производят впечатление две актрисы (Наталия Абашидзе - Офелия, Анастасия Задорина - Гертруда), им разрешено существовать в другом ритме, ином речевом пространстве. Женщины легче овладевают быстрой речью, поэтому они справляются с этим ритмом лучше. Во втором действии режиссёр меняет ритмический рисунок и оказывается, что актёры способны на большее – они способны произнести слово, не подкрепляя его физическим действием. Наверное, с итальянскими, французскими, грузинскими артистами этот ритм был бы естественнее в соединении с природной национальной пластикой. Появился бы танцевальный акцент. Возможно, именно этой пластики мне не хватило. Но что важно: спектакль, начавшийся с ритмической атаки, заканчивается эмоциональным впечатлением – это было для меня самым дорогим. Как, видимо, и для тех 40 человек малого зала, которые устроили овацию после спектакля.

Я очень рад, что именно этим спектаклем Вологда включилась в предстоящий шекспировский бум. Всё-таки нужно помнить, что ближайшие годы всемирно будут шекспировскими. И я думаю, что Зураб Анзорович, имея в виду эту перспективу, неслучайно взялся за «Гамлета» и строит планы постановки «Ричарда II» - это было бы замечательно.

Есть великая филологическая книга Ю.Н.Тынянова «Архаисты и новаторы», первоначально он хотел назвать её иначе – «Архаисты-новаторы»: в какой-то момент архаисты становятся новаторами, традиционализм становится новаторством. Так пусть Шекспир в вашем театре будет прорывом к новому традиционному авангарду.