«В театре я азартный». Режиссер Зураб Нанобашвили о премьере «Пиковой дамы»
Оригинал статьи: Еженедельник "Аргументы и Факты" № 41. "АиФ-Тула" 09/10/2024
В Тульской драме почти готова к выпуску история об искушении и собственных желаниях. Своё видение пушкинской «Пиковой дамы» представит режиссёр Зураб Нанобашвили. Перед премьерой tula.aif.ru поговорил с ним о русской классике, отношении к мистике и, конечно, о Туле.
Как он реформировал язык!
Сергей Гусев, tula.aif.ru: Зураб Анзорович, а что для вас Пушкин? «Пиковая дама» — это же не первое в вашей театральной биографии к нему обращение?
Зураб Нанобашвили: К Пушкину, конечно, обращаюсь не в первый раз. И как режиссёр, и как читатель. Почему — это очень большой и глубокий вопрос. Ты ведь знаешь с детства, что есть такой Пушкин. Хотя я учился в грузинской школе, но русский язык у нас преподавали очень интересно. Помню свою учительницу русского языка, уже в то время она была очень воцерковленная. Её муж потом стал митрополитом Батумским, представляете? Один из сыновей тоже был священником. Внеклассные уроки она делала потрясающие. Ламара её звали, Калбатони Ламара. Ну и так мы на улице часто изъяснялись на русском языке, потому что, как писал грузинский и советский классик Нодар Думбадзе, чтобы в грузинском дворе жить, надо девяносто восемь языков знать, чтобы с каждым здороваться на своём языке. Поэтому Пушкин со мной с детства. Уже потом, чем старше становишься, тем больше понимаешь, кто такой Шота Руставели для тебя, или Байрон, Пушкин, Гёте.
— Нодар Думбадзе, кстати, в своих произведениях вообще очень часто упоминает грузинских поэтов.
— Говорят, что каждый грузин — поэт, а грузин-поэт дважды поэт. Пушкин — да, присутствует в моей жизни. Вот идешь и думаешь: Доволен будь ты доказательством рассудка. В своем альбоме запиши: Fastidium est quies — скука, отдохновение души. И споришь с ним: почему скука — отдохновение души?
— Что он отвечает?
— Он продолжает. Подумай, когда ты не скучал? Подумай, поищи. Тогда ли, как над Вергилием дремал, а розги ум твой возбуждали? Тогда ль, как погрузился ты в великодушные мечты, в пучину тёмную науки? Но — помнится — тогда со скуки, как арлекина, из огня ты вызвал наконец меня.
— Чем Пушкин может быть актуален для современного человека, поколения интернет-общения?
— Вы, русский человек, меня об этом спрашиваете! Как он реформировал язык! Ведь это тот язык, на котором мы до сих пор говорим. Хотя его первые стихи — на французском. При Советском Союзе многоязычие потеряли в России, это обеднило очень язык.
А слово актуально для меня не существует, потому что искусство вечно. Как сто лет тому назад театр вёл диалог между зрителем и залом, так ничего не изменилось. Может, форма подачи изменилась, скорость жизни. Но герои-то, поверьте, те же. Ценности не изменились. Меньше трагизма в человеке стало. Меньше эмпатии, больше потребительского. Но от предательства так же болит, а от любви так же мучаешься.
— Как относитесь к тому, что классических героев начали переодевать в современные одежды? Вот осовремененная версия «Преступления и наказания», например, скоро будет.
— Не вижу в этом ничего страшного, но мне это неинтересно.
— Та же «Пиковая дама» в современных интерьерах как может выглядеть?
— Тогда герои и говорить должны по-другому. Пушкинский текст придётся адаптировать к поколению мобильных телефонов. Они уже не будут эти свои длинные письма писать, а отправят смс-сообщения. «Лиза, выйди во двор». «Не могу, кто ты?». «Я Герман». И пойдёт совсем другая история.
Сергей Гусев, tula.aif.ru: Зураб Анзорович, а что для вас Пушкин? «Пиковая дама» — это же не первое в вашей театральной биографии к нему обращение?
Зураб Нанобашвили: К Пушкину, конечно, обращаюсь не в первый раз. И как режиссёр, и как читатель. Почему — это очень большой и глубокий вопрос. Ты ведь знаешь с детства, что есть такой Пушкин. Хотя я учился в грузинской школе, но русский язык у нас преподавали очень интересно. Помню свою учительницу русского языка, уже в то время она была очень воцерковленная. Её муж потом стал митрополитом Батумским, представляете? Один из сыновей тоже был священником. Внеклассные уроки она делала потрясающие. Ламара её звали, Калбатони Ламара. Ну и так мы на улице часто изъяснялись на русском языке, потому что, как писал грузинский и советский классик Нодар Думбадзе, чтобы в грузинском дворе жить, надо девяносто восемь языков знать, чтобы с каждым здороваться на своём языке. Поэтому Пушкин со мной с детства. Уже потом, чем старше становишься, тем больше понимаешь, кто такой Шота Руставели для тебя, или Байрон, Пушкин, Гёте.
— Нодар Думбадзе, кстати, в своих произведениях вообще очень часто упоминает грузинских поэтов.
— Говорят, что каждый грузин — поэт, а грузин-поэт дважды поэт. Пушкин — да, присутствует в моей жизни. Вот идешь и думаешь: Доволен будь ты доказательством рассудка. В своем альбоме запиши: Fastidium est quies — скука, отдохновение души. И споришь с ним: почему скука — отдохновение души?
— Что он отвечает?
— Он продолжает. Подумай, когда ты не скучал? Подумай, поищи. Тогда ли, как над Вергилием дремал, а розги ум твой возбуждали? Тогда ль, как погрузился ты в великодушные мечты, в пучину тёмную науки? Но — помнится — тогда со скуки, как арлекина, из огня ты вызвал наконец меня.
— Чем Пушкин может быть актуален для современного человека, поколения интернет-общения?
— Вы, русский человек, меня об этом спрашиваете! Как он реформировал язык! Ведь это тот язык, на котором мы до сих пор говорим. Хотя его первые стихи — на французском. При Советском Союзе многоязычие потеряли в России, это обеднило очень язык.
А слово актуально для меня не существует, потому что искусство вечно. Как сто лет тому назад театр вёл диалог между зрителем и залом, так ничего не изменилось. Может, форма подачи изменилась, скорость жизни. Но герои-то, поверьте, те же. Ценности не изменились. Меньше трагизма в человеке стало. Меньше эмпатии, больше потребительского. Но от предательства так же болит, а от любви так же мучаешься.
— Как относитесь к тому, что классических героев начали переодевать в современные одежды? Вот осовремененная версия «Преступления и наказания», например, скоро будет.
— Не вижу в этом ничего страшного, но мне это неинтересно.
— Та же «Пиковая дама» в современных интерьерах как может выглядеть?
— Тогда герои и говорить должны по-другому. Пушкинский текст придётся адаптировать к поколению мобильных телефонов. Они уже не будут эти свои длинные письма писать, а отправят смс-сообщения. «Лиза, выйди во двор». «Не могу, кто ты?». «Я Герман». И пойдёт совсем другая история.
ДОСЬЕ
Зураб Нанобашвили. Родился в 1969 году в Тбилиси. Окончил Тбилисский Государственный институт театра и кино им. Шота Руставели. Стажировался в Театре Пикколо ди Милано (режиссёрская лаборатория Дж. Стеллера, Милан). Театральный режиссёр, заслуженный артист России. Кавалер Ордена Дружбы. Трижды лауреат Государственной премии Вологодской области. Лауреат многочисленных международных и российских театральных фестивалей и конкурсов.
Человек — то, во что он верит
— Всё-таки «Пиковая дама» очень известное произведение. Можно ли находить в нём какие-то новые повороты, смыслы?
— Об искушении и компромиссах можно многие произведения поставить. А для меня все герои — живые люди. Живая Лиза, которую отчитывают за лишний сахар. Живая графиня, которая шестьдесят лет назад влюбилась в Сен-Жермена. Живой Герман, который не хочет быть вторым.
— То есть это не такое уж мистическое произведение?
— Ну, почему. В мистику я верю, как в реальность. Но, конечно, чтобы не как в анекдоте — когда ты говоришь с богом — ты молишься, а когда он с тобой говорит — иди к психиатру. Я для себя определяю такие вещи как реально существующие. Хочу верить, что мои ушедшие родители слышат меня, когда я с ними говорю. И для этого не обязательно быть на кладбище, ты можешь и так говорить с ними. Я всегда знаю, что бы они одобрили, что не одобрили.
— У вас же был ещё один мистический проект — шекспировский «Макбет», которого, как считается, ставить на сцене — плохая примета, к неудаче.
— Столько бед у меня с ним было! И актер умирал. Я Макбета менял даже во время репетиций. Прогнал весь спектакль, он уже был готов к сдаче, потом поменял главных действующих лиц. И тот, кто играл Макбета, стал играть одну из ведьм.
Мистика — не фобия. Человек то, во что верит, а не то, что думает о себе. Не обязательно знать, чтобы верить. Хотя понимаю, что многие поспорят с этим высказыванием.
— А вы сами в карты играете?
— Конечно. Но на деньги — нет. Играл и в преферанс раньше по молодости ночи напролет. И в кинга, и в джокер. В театре — азартный, в игре сдержанный.
Перед премьерой волнуюсь
— В Туле раньше доводилось бывать?
— В конце девяностых. Тут проходила конференция и я приезжал. Город теперь не узнать. Вот та часть, которая сейчас такая прекрасная стала, там, наверное, в сапогах не всегда можно было пройти.
Я всего месяц здесь, у нас суперкороткие сроки на подготовку спектакля и я волнуюсь из-за этого. Но много чего увидел. Весь центр увидел, в кремле множество раз бывал, в Ясной Поляне. И центральный парк, конечно. Какой великий человек был врач Белоусов, который заложил этот парк. Как мало таких людей. Наверное, и тогда их было мало, потому и остались они в памяти.
— У режиссера, который ставит вечную классику, есть некоторое сожаление, что школьники, приходящие на спектакль, почти наверняка будут шуметь?
— Они не будут шуметь. Я рад, что эта работа направлена ещё на молодое поколение, и будут дневные спектакли. Многим зрителям они помогут тем, что возникнет интерес к книге. Знаете, музыкант может сказать, что музыке надо обучать только тех, у кого есть данные. А философ бы сказал, что музыке надо обучать всех, потому что музыка глубоко и тонко влияет на твою душу. С театром — та же история. Хотя то, о чем я говорю, спорно, наверное. Но можно и Библию открыть и спорить. Такая телепортация небольшая во времени, которую дарит театр, — прекрасно. Ты вроде бы рассказываешь историю про других, после смотришь и находишь связь с собой.
— Всё-таки «Пиковая дама» очень известное произведение. Можно ли находить в нём какие-то новые повороты, смыслы?
— Об искушении и компромиссах можно многие произведения поставить. А для меня все герои — живые люди. Живая Лиза, которую отчитывают за лишний сахар. Живая графиня, которая шестьдесят лет назад влюбилась в Сен-Жермена. Живой Герман, который не хочет быть вторым.
— То есть это не такое уж мистическое произведение?
— Ну, почему. В мистику я верю, как в реальность. Но, конечно, чтобы не как в анекдоте — когда ты говоришь с богом — ты молишься, а когда он с тобой говорит — иди к психиатру. Я для себя определяю такие вещи как реально существующие. Хочу верить, что мои ушедшие родители слышат меня, когда я с ними говорю. И для этого не обязательно быть на кладбище, ты можешь и так говорить с ними. Я всегда знаю, что бы они одобрили, что не одобрили.
— У вас же был ещё один мистический проект — шекспировский «Макбет», которого, как считается, ставить на сцене — плохая примета, к неудаче.
— Столько бед у меня с ним было! И актер умирал. Я Макбета менял даже во время репетиций. Прогнал весь спектакль, он уже был готов к сдаче, потом поменял главных действующих лиц. И тот, кто играл Макбета, стал играть одну из ведьм.
Мистика — не фобия. Человек то, во что верит, а не то, что думает о себе. Не обязательно знать, чтобы верить. Хотя понимаю, что многие поспорят с этим высказыванием.
— А вы сами в карты играете?
— Конечно. Но на деньги — нет. Играл и в преферанс раньше по молодости ночи напролет. И в кинга, и в джокер. В театре — азартный, в игре сдержанный.
Перед премьерой волнуюсь
— В Туле раньше доводилось бывать?
— В конце девяностых. Тут проходила конференция и я приезжал. Город теперь не узнать. Вот та часть, которая сейчас такая прекрасная стала, там, наверное, в сапогах не всегда можно было пройти.
Я всего месяц здесь, у нас суперкороткие сроки на подготовку спектакля и я волнуюсь из-за этого. Но много чего увидел. Весь центр увидел, в кремле множество раз бывал, в Ясной Поляне. И центральный парк, конечно. Какой великий человек был врач Белоусов, который заложил этот парк. Как мало таких людей. Наверное, и тогда их было мало, потому и остались они в памяти.
— У режиссера, который ставит вечную классику, есть некоторое сожаление, что школьники, приходящие на спектакль, почти наверняка будут шуметь?
— Они не будут шуметь. Я рад, что эта работа направлена ещё на молодое поколение, и будут дневные спектакли. Многим зрителям они помогут тем, что возникнет интерес к книге. Знаете, музыкант может сказать, что музыке надо обучать только тех, у кого есть данные. А философ бы сказал, что музыке надо обучать всех, потому что музыка глубоко и тонко влияет на твою душу. С театром — та же история. Хотя то, о чем я говорю, спорно, наверное. Но можно и Библию открыть и спорить. Такая телепортация небольшая во времени, которую дарит театр, — прекрасно. Ты вроде бы рассказываешь историю про других, после смотришь и находишь связь с собой.
