Нина Шалимова,
историк театра, театральный критик, доктор искусствоведения, профессор, г. Москва

История, которую рассказал Горацио

Театральный альманах №6, 2012 год
На багровом выцветшем средневековом штандарте, закрывающем боковую стену, – изображение короны. Но не борьбой за корону наполнено содержание «Гамлета», холодным зимним вечером разыгранного вологодскими артистами. Режиссера Зураба Нанобашвили волнует не проблема захвата власти, а сама власть в ее кровавом и трагическом бытии, власть как таковая.
Знаком власти в спектакле является королевский трон, традиционно обозначенный по центру стулом с высокой спинкой. С ним корреспондируют кресла в зрительном зале: грубая, дорогая и тяжелая деревянная фактура, насыщенный каштановый цвет, просторные сидения с черной кожаной обивкой. Эта цветовая и фактурная перекличка объединяет небольшую сценическую площадку и крохотный зал в цельное единство.

Зрители, пришедшие на спектакль, словно помещаются в неком укромном месте Эльсинора и становятся свидетелями гамлетовской «мышеловки». Уже входя в черноту полуосвещенного зала, они поеживаются, предчувствуя что-то дурное. А когда с началом спектакля захлопывается единственная дверь, они ощущают, что оказались в той самой «мышеловке власти», которая цепко держит и не выпускает всех попавшихся в капкан. Пространство сценографа Виктора Рубинштейна замечательно своей энергетической насыщенностью: световыми размывами отражений отшлифованной до зеркального блеска стены, подъемами и спусками металлической лестницы, недобро нацеленными софитами над головой. Актерам остается только войти в него и начать действовать в соответствии с требованиями роли.

Начинается спектакль не диалогом стражников, как у Шекспира, а выходом Горацио (Александр Чупин). Строгий облик студента Витенбергского университета, бледное изможденное лицо, особая собранность пластики и большая внутренняя сосредоточенность – таким предстает со сцены друг Гамлета, которого принц обязал перед смертью поведать всем о том, что случилось в датском королевстве. Действие развивается как рассказ Горацио о том, что ему довелось увидеть своими глазами и лично пережить. Он же и заканчивает спектакль итоговыми словами, адресованными «немым зрителям финала». Артист играет сдержанно и точно, оправдывая и режиссерское решение трагедии, и значимую роль своего героя в сценической фабуле.

Благодаря закольцованности композиции фигурой Горацио, спектакль прочитывается как своего рода режиссерское эссе о «свойствах власти». О ее коридорах, ловушках, интригах, но главное – о ее абсолютно внечеловеческой силе, губительной прежде всего для самих властителей. Для режиссера принципиально важна молодость Клавдия (Николай Акулов) и то, что он хорош собой. Датчанам явно повезло с новым королем: статный торс, славный облик, бодрая походка, явная любовная тяга к Гертруде – мужских сил в нем немерено и здоровье его несокрушимо. Но вся эта яркая жизнерадостность на глазах у зрителей меркнет, тускнеет, блекнет, подтачиваемая изнутри содеянным злодейством. Словно ядовитая капля, которую Клавдий влил в ухо спящего брата, попала в него самого и начала сокрушительную работу, доведя его до болезненных судорог совести и припадков падучей. Совершив братоубийство, он подорвал какие-то сущностные опоры бытия, а в результате погубил и свою любовь, и свое королевство, и себя самого.

Достойную пару ему составляет красавица Гертруда (Анастасия Задорина), в начале – легкая и свободная, а в финале – внутренне отяжелевшая, прозревшая и все понимающая. Приготовленный для Гамлета бокал с ядом она выпивает до дна, до последней капли: пьет вместо сына, чтобы спасти его от отравы и вернуть утраченную сыновью любовь.

Тема любви (материнской, отцовской, сыновьей) вообще очень важна в этом спектакле. Для того Гамлета, каким его играет артист Дмитрий Бычков, может быть, самым сильным переживанием явилась утрата семьи, внезапно настигнувшее его чувство сиротства после смерти отца и скоропостижного замужества матери. Особенно ясно эту боль Гамлета за распавшийся союз сердец выражает сцена в опочивальне. Швыряя Гертруде обвинения в кровосмешении, буквально выкручивая ей руки и бросая ее на пол, Гамлет очень близко приближается к тому, чтобы перестать быть собой и превратиться в подобие Клавдия. В этот момент и является Призрак отца (Владимир Таныгин). Он приходит, чтобы спасти сына от него самого. Садится рядом со своей вдовой и молча смотрит перед собой пустым взглядом. Стоя перед ним на коленях, Гамлет одной рукой обнимает голову всхлипывающей матери, а другой касается того места на груди отца, где когда-то билось его сердце, и замирает так. Это очень сильная мизансцена, глубоко затрагивающая чувства зрителей. Зал безмолвно внимает молчанию героев, вбирая в себя почти библейский смысл этой сцены. Драгоценное и редкое переживание: слышать, как в зрительном зале «одна тишина сменяет другую».

Может быть, лучше всех ощущает поле высокого напряжения вокруг трона и понимает опасности придворной жизни в этом спектакле Полоний (отличная актерская работа Олега Емельянова). Не вертлявый глупый хлопотун, а многоопытный и мудрый царедворец, более всего прочего озабоченный судьбой своих детей. И доблестный Лаэрт (Игорь Ломанович), и трогательная Офелия, которую очень хорошо играет артистка Наталия Абашидзе, вызывают симпатию зрителей своей внутренней чистотой и непритворной братски-сестринской любовью. (Заметим в скобках, гораздо более убедительно сыгранной, чем любовь Офелии и Гамлета.) Искренне жаль и их, и Полония: еще три человека погибли, жизнь еще одной семьи погублена.

Локальные косые лучи прожекторов, черные вертикали железных решеток, молчаливые пробежки одиноких фигур, внезапно рухнувшие сверху и повисшие на цепях четыре меча в сцене поединка – все это создает волнующую и эмоционально наполненную атмосферу. Одинокая фигура и бурчание Могильщика, которого выдержанно и корректно играет Андрей Светоносов, довершает впечатление от спектакля.

Несмотря на некоторую неровность исполнения, не всегда оправданные вспышки актерского темперамента, порой подменяющие смысловую глубину действия, «Гамлет» Вологодского драматического театра запомнится надолго.